Камни (16+)
Трудно замереть и страдать, когда нос щекочут лапы мухи. Приоткрыв один глаз, я морщусь от зрелища. Несколько жирных мух ползают по красной луже около моего лица, потирают лапы, сидя на кокошнике. Кажется, они издевательски хохочут.
Дверь скрипнула, проём заполнила настоятельница. Я ей почти обрадовалась. Это стокгольмский синдром?
— Сюда иди.
Поднимаюсь, несмело приближаюсь к грозной тётке. Она суёт мне в руки серое и скользкое.
— Мыло. Баня во дворе. От тебя смердит, юродивая. Мойся, чини кокошник, плети косу. Успевай до сумерек.
— А сарафан дадите?
— Ещё не заслужила.
Я провожу руками по своему чёрному платью в блестящих пайетках. Сейчас оно идеально гармонирует с ветхим кокошником. Пыльное и рваное.
Ледяная вода смыла остатки похмелья. Крупными неумелыми стежками я пришила отпавшие камни. Мы с кокошником заблагоухали хозяйственным мылом. Коса из мокрых волос крысиным хвостом холодит спину. Тяжелый кокошник оказался удобным, но шея с ним станет, как у коня.
— Гости идут!
Мы с девками выстроились в шеренгу у терема, как на параде. Все в кокошниках, бледные, потрепанные, а глаза блестят. Настоятельница держит в руках каравай на вышитом полотенце. Жрать охота...
Ворота распахнулись. И в них как-то не торжественно появился лысый мужичок с печальным веником гвоздик. Одна из девок охнула, прижала руку ко рту. Мужик проворно подошёл к караваю, ущипнул, подхватил охнувшую девицу под локоток и увёл в дальний угол двора.
Несколько левых мужиков спустя, я заскучала. Ноги затекали от долгого стояния.
А потом в воротах появился он.
Мой.
Бывший. Бросивший.
Кирюша.
И я вспомнила, как очутилась в тереме.
Мой караваем тоже угостился, подошёл ко мне. Улыбнулся так знакомо. По-родному.
— Ты как тут? — Я не верила глазам. А руки уже сжимали большую тёплую ладонь.
— Твоя подружка позвонила. Сказала, ты в аварию попала. Пьяная была. И тебя сюда на реабилитацию... Маринка, я так скучал! Чуть с ума не сошёл, пока добирался в эту глушь.
— Подожди... Мы ведь расстались.
— Котенок, не будь серьёзной. Тебе это не к лицу. Ну же, иди сюда, малышка!
— А ты настоящий?
— Давай проверим. — Он задирает моё платье, обнажая ягодицы, и усаживает к себе на колени. Его лицо напротив моего. Знакомые руки сжимают и гладят моё тело, я очень хочу поцеловать Кирилла.
— Кирюш, подожди. Люди же смотрят.
— Ой ли?
Я оборачиваюсь. Моя черногубая сестра обнимается с каким-то полураздетым красавчиком, впивает неухоженные ногти ему в спину, другие сёстры в компании парней барахтаются на стылой земле, но холода явно не замечают. В их движениях есть что-то первобытное и пугающее. Вокруг всё стонет, чавкает, вздыхает.
Я оборачиваюсь к Кириллу.
Он тянет руку к моему кокошнику:
— Это нам будет мешать. Ещё глаз мне выткнешь...
Я спрыгиваю с его коленей, хватаюсь за голову:
— Не смей!
Он недобро усмехается:
— Тебе тут зайчик гостинец передал. — На ладони у Кирилла каменное гранатовое зернышко. — Дашь мне за него?
Гранат тускло сверкает в свете луны и звезд, в свете огня, в свете моих глаз. Секунд пять я зачарованно любуюсь им.
— Нет.
Я оправляю пыльное платье, отворачиваюсь от Кирилла и медленно иду в сторону терема, осторожно обходя свинг-тусовку a la russe.
Все девушки в богато украшенных кокошниках. Каждый камень взялся не из ниоткуда. Мне становится противно и, не глядя больше по сторонам, я забегаю в терем. Из окна наблюдаю, как на рассвете парни одеваются и уходят за ворота. Кирилла среди них нет, и нигде нет.
Растрепанные девушки в кокошниках, положив камни в рот, встают в хоровод вокруг огня и сквозь сомкнутые губы мычат одну мелодию, медленно двигаясь по кругу.
