За воротами
— Охеренно мудрый план. Тебе кокошник не жмёт?
Моя готическая сестра по терему держит меня за плечи и слегка потряхивает, донося ценность вопроса.
Я непонимающе хлопаю глазами. Минут пятнадцать назад она мирно водила хороводы во дворе и пела песенки, а теперь вышла из очарования и буллит меня ни по чём. В последний раз за отказ от групповых танцев меня чмарила воспитательница в детсаду. Или сестра из-за волос на мыле в бане расстроена?
Наблюдая мое скудоумие, сестра рычит:
— Пойдём выйдем.
— Куда?
— За ворота.
Идти за ворота в такой компании? Чур, не я. Я вообще людям с чёрными губами не доверяю. Меня учили бороться за мир во всём мире и есть кашу по утрам. Драться не учили. Я припоминаю, где могла провиниться.
— Я поняла урок, блевать на пол больше не буду.
Но фурия в черном кокошнике настойчива. И сильна. Так настойчива и сильна, что выволакивает меня из терема. Я сопротивляюсь изо всех сил. Ну, как сопротивляюсь. Дверной проём хранит следы моих ногтей, когда, сползая брюхом по ступеням и теряя пайетки с платья, в съехавшем набекрень кокошнике, я хваталась за дверной косяк. Снизу за ноги черногубое чудовище стаскивало меня во двор. Пальцы медленно разжимались один за другим, а ноги потеряли волю к сопротивлению.
Я понимаю, что спорить бесполезно. Я, будто чувак из 90-х в багажнике чёрной "Волги" посреди леса, решила не противиться судьбе.
За воротами уныло. Чахлая трава, мерзлая земля. И так, покуда хватает глаз. Леса нет, это успокаивает. Вряд ли сестра будет рыть мне могилу в твердом грунте голыми руками.
— Он тебе кокошник предлагал снять? — сестра нарушает тишину. Голос у нее неприятный. Слишком резкий.
— Кто?
— Ленин в пальто. Мужик твой. Вчера ночью.
— Предлагал.
— На такое не ведись. Снимешь кокошник, тут же попадешь в реальный мир. Где твое тело припорошено снегом, мозги враздрист, кости все переломаны, и скорая констатирует фарш.
— А чё он тогда предлагал? Он хороший мужик вроде. Просто мудак.
Сестра не слушает. Продолжает:
— И после смерти ты сразу попадешь в преисподнюю, где чалятся все брошенки. Так настоятельница говорит. Как представлю перспективу провести вечность в компании ноющих брошенных баб, холод до костей пробирает.
Я тактично молчу про терем. Терем — гарем. Тут каждая пыталась свести счеты с жизнью из-за страданий о несчастной любви.
— Кстати, как парня твоего зовут?
— Какого парня? — чувствую себя студенткой на экзамене. Элементарный вопрос вводит в ступор.
Сестра смотрит на меня, неожиданно останавливается и хлопает по плечу.
— Проехали, милая. Помнишь первое правило нашего клуба? В кокошнике вся сила. Сила кокошника — в камнях. А от камня ты вчера отказалась. Это и был твой мудрый план? За этим ты в тереме? Забудешь своего мужика теперь напрочь. И никто о нём не вспомнит.
Я не успеваю обдумать её слова, как сестра разворачивает меня на сто восемьесят, и я вижу несколько холмиков, накрытых засохшими, обледеневшими венками. Цветы скукожились, почернели. Кажется, прикоснись к ним мизинцем — рассыпятся в прах.
Сестра невзначай спрашивает:
— Знаешь, кто может принять женщину такой, какая она есть?
Я запинаюсь о холмик и падаю.
— Правильно. Мать сыра земля, — с усмешкой моя проводинца протягивает руку, помогая подняться. Она поддевает носком сапога один из венков.
— Это кладбище царевен, — добавляет сестра с несвойственным трепетом и присаживается у могилы.
